Урбанизация или натурализация.
Там, глядя на горизонт земли или на огромное небо, я обретаю вновь свою безмятежность.
ГЕНЕРАЛ ДЕ ГОЛЛЬ
Непрерывное уменьшение естественного пространства, приходящегося на каждого француза, искусственно и в массовом масштабе усугубляется неправильным распределением людей на этой территории.
Чрезмерная концентрация в городах вызывает крайнюю нехватку пространства в крупных агломерациях, тогда как многие сельские или слабоурбанизированные районы почти не заселены. Приток людей из деревень в большие города создает несколько точек скопления и обширные пустыни. Тут — драматическая нехватка, там — избыток; и в том и в другом случае очень часто земная поверхность бывает до абсурда не приспособлена к удовлетворению коренных нужд каждого человека.
Гуманистическая политика в защиту природы требует оптимального использования земли, ценность которой растет с каждым днем, чтобы дать всем максимум психической и физической удовлетворенности. «Капитал — земля» — раритет, становящийся все более дефицитным, — должен использоваться так, чтобы он всем давал наибольшие нематериальные «доходы»: биологические, эстетические, научные — и обеспечивал наилучшее потребление природы всеми жителями. Но сегодня происходит обратное. Неравномерное использование пространства создает в некоторых зонах перенаселенность, другие же зоны остаются малонаселенными; тут — драматическое оскудение ввиду нехватки физических природных богатств; там — их расточительство.
Из 50 млн. французов 21 млн. живут в сельских общинах 29 млн. — в городских. Средняя плотность на км2 составляет 38 жителей в сельской Франции и 697 жителей в городской Франции, то есть почти в 20 раз больше. Но и за этими средними цифрами скрываются еще более разительные расхождения.
Менее всего во Франции населен департамент Лозер, бедный и преимущественно сельский район с плотностью 15 жителей на км2 — вдвое меньше средней плотности сельского населения; а некоторые зоны в Севеннах, Альпах или Ландах отличаются еще меньшей плотностью населения. В долине реки Лер, в ландском лесу, на территории в 1000 км2, то есть на площади в 10 раз больше Парижа, живет 6500 человек, или менее 7 человек на км2. В Коссе достигнут порог — 2 жителя на км2. Такое же опустошение наблюдается в некоторых зонах Юго-Востока, где, например, кантон Ла Мотт-Шалансон в департаменте Дром насчитывает лишь 1500 жителей вместо 7000 столетие назад.
Напротив, в крупных городах и их пригородах — концентрация чрезвычайная.
Париж, где плотность населения составляет 25 000 человек на км2, то есть в 35 раз больше средней плотности городского населения и в 650 раз больше средней плотности сельского населения, является самой плотно населенной столицей в мире: его плотность вдвое больше Нью-Йорка и Токио, втрое — Лондона. Парижская городская агломерация на 2% территории страны собрала 16% всех французов, тогда как агломерации Нью-Йорка, Токио, Лондона насчитывают лишь 7,5%» 9,5%, 15% населения соответствующих стран.
На каждого француза в среднем приходится 1100 м2 земли; но в нынешней пирамиде использования земли каждый сельский житель располагает 26 000 м2, каждый горожанин — 1400 м2, а каждый парижанин — 40 м2, из них только 3 м2 зеленого пространства, тогда как в некоторых сельских общинах на каждого жителя приходится 500 000 м2
Такая огромная и непрерывно растущая диспропорция в использовании земли предопределяет критическую деградацию физической жизненной среды страны.
Сочетание недостаточного и чрезмерного использования земли существенно сокращает национальное производство и потребление биологических, эстетических и научных благ природы. Таким образом, бегство из деревень и поселков приводит к серьезному разрушению нематериальных богатств природы как в городском, так и в сельском пространстве.
Строительство для новоприбывших жилья, подсобных помещений, дорог, зданий для общественных служб (которые уже существовали в местах, откуда они прибыли), предприятий и учреждений, где они будут работать, — все это непрерывно сокращает зеленые зоны агломерации и на ее периферии и вытесняет все дальше и дальше «зеленый пояс» в то же время индустриализация, транспорт, урбанизация, растущие в результате такого притока иммигрантов, заполняют городской воздух дополнительной массой шумов, дымов и отравляющих веществ.
В больших городах жизненная среда ухудшается настолько быстро, что они стали теперь «городами пауперов».
Вредоносные воздействия — это прежде всего городское явление. Перенаселенность городов уничтожает в них естественную среду; малая населенность сельских местностей подрывает жизнеспособность сельской природы. В истекающем кровью сельском мире малонаселенность ведет к порче биологических и эстетических богатств, поскольку человеческая инфраструктура необходима для их сохранения.
Если исчезает человек, то разрушается и самобытная архитектура — старые церкви, старинные замки, старые фермы, настолько вписанные в пейзаж, что архитектура во многом определяет его привлекательность. Чем будет ландский лес без его мыз и искрящихся сосен? Чем будут холмы Верхнего Прованса без его загадочных «бори» — каменных хижин, полных таинственности? Больше того, без сельских жителей сама земля погибнет под натиском эрозии, пожаров, наводнений, обвалов. Если не будут поддерживаться в хорошем состоянии дороги, никто не будет следить за лесами, засеивать поля, косить луговую траву, земля станет беззащитной перед катаклизмами.
«Человеческое небытие» неумолимо ведет к «физическому небытию».
Сельские жители — бесспорные хранители природы. Поэтому и опасно «не сохранить хранителей». С другой стороны, массовая миграция очень сильно сокращает для сельских жителей, ставших горожанами, возможность «потреблять» нематериальные богатства природы.
Качество воздуха, воды, зелени гораздо выше в сельском пространстве, чем в городском, и тем более выше, чем в крупных агломерациях. В полях и лесах, в горах, на море три источника всякой жизни — вода, воздух, земля — обильны и доступны, поэтому человек живет там как бы в симбиозе с природой. Из любого пункта деревни или поселка достаточно пройти самое большее несколько сотен метров, чтобы увидеть в зависимости от местности поля и леса, волны или горы. Сельский житель соединен с природой.
Для жителя больших городов, наоборот, редки зеленые пространства, достаточно обширные для того, чтобы почувствовать настоящую природу.
Эти биологические оазисы переполнены, да и добираться до них часто бывает долго и утомительно. Даже частное приобретение естественного пространства, будучи легким делом в сельской местности, почти невозможно в больших городах. У кого в деревне нет сада в 500 м2. В Париже это роскошь, доступная разве лишь миллиардеру.
Таким образом, каждый сельский житель, ставший горожанином, получает жизненную среду хуже той, которая была у него до миграции, а приток в города перегружает их и еще больше ухудшает физические условия в ущерб всем горожанам — новым и старым. Следовательно, бывший сельский житель ухудшает свою жизненную среду тем сильнее, чем более крупный город он выбирает и чем дальше его местопребывание отстоит от мира природы; к тому же он сам способствует деградации жизненной среды в том городе, куда он переезжает. Быть может, он обогащается материально, но нематериально он очень себя обедняет, подчас драматически, так как деградация жизненной среды городских и сельских жителей как следствие миграции не только значительно снижает благосостояние, но и опасно подрывает их здоровье, их динамизм, их личность.
С точки зрения гуманистической экономики, а не с позиции сторонников «laissez-faire», безразличных ко всему, что не является прибылью, размах бегства из деревень и концентрации в городах гибелен и для жертв этого процесса, и для природы. Самое высокое «потребление» природы — в сельской местности; самые серьезные вредоносные воздействия — в городах.
Не может быть решения проблемы окружающей среды без новой политики благоустройства территории, которая поставила бы перед собой в качестве основной цели восстановление равновесия между сельским и городским миром, то есть роста сельского населения за счет тех огромных агломераций, где вместе с природой умирает счастье людей.