С возвращением Каверзнева в Смоленск мы надолго теряем его след.

Он совершенно исчезает из литературы. После 1775 г. не появлялось более ни книг, ни статей под его именем. Последнее известие о нем — это указание, что 23 октября 1776 г. он послал из Смоленска в Лейпциг одному из своих приятелей (неизвестно — какому) письмо, где упоминает о долгах и рассчитывает на их скорую уплату. Очевидно, Каверзнев все еще надеялся, что долги заплатит

Общество. Однако 14 декабря 1776 г. Вольное экономическое общество определило ввиду назойливых требований кредиторов написать в Смоленск к исполняющему должность смоленского наместника Д. В. Волкову, чтобы у бывших студентов вычитали из жалования сумму, потребную для покрытия долгов.

О дальнейшей судьбе Каверзнева за этот период никаких сведений не имеется. Однако спустя три года после отправки его в Смоленск произошло довольно загадочное событие, а именно в 1778 г. вышла из печати в Петербурге небольшая книжка под заглавием «Философическое рассуждение о перерождении животных». Автор не назван, но указано, что это перевод с немецкого, сделанный учителем немецкого языка Смоленской семинарии Иваном Морозовым. [1]

Произведя сличение данной книги с лейпцигской диссертацией Каверзнева, я выяснил, что это буквальный перевод названной работы с очень небольшими сокращениями против оригинала.

Возникает ряд вопросов.

  • Кто был Морозов, и почему он взялся за русский перевод диссертации Каверзнева?
  • Почему этого не сделал сам автор?
  • С ведома или без ведома Каверзнева появился перевод его сочинения?
  • Почему не названо имя автора? и т. д.

Остановимся, прежде всего, на личности переводчика.

Никаких биографических сведений о нем в литературе не сохранилось, но он оставил ряд печатных произведений, переводных и оригинальных, по которым можно восстановить некоторые обстоятельства его жизни, что мы и попытаемся сделать.

Иван Григорьевич Морозов был сыном недостаточных родителей, вероятно, духовного звания. В 70-х годах XVIII в. он окончил Московский университет, куда попал из семинаристов, вероятно, из Смоленской семинарии. Если это так, то Морозов был однокашником Каверзнева, но потом пути их разошлись: Каверзнев уехал за границу, а Морозов отправился учиться в Москву. Там он окончил университет и получил место преподавателя немецкого языка в Смоленской семинарии. В Смоленске он, несомненно, встречался с Каверзневым, который, как мы знаем, был отправлен туда на службу по возвращению из Лейпцига. В бытность свою в Смоленске Морозов и перевел в 1778 г. работу Каверзнева.

В конце 70-х годов, благодаря покровительству куратора университета И. И. Шувалова, Морозов перебрался в Москву, где продолжал заниматься литературной работой. Здесь он свел знакомство с Н. И. Новиковым, который как раз в это время усиленно развивал свою издательскую деятельность. Для Н. И. Новикова Морозов перевел с немецкого языка объемистую книгу Зульцера — нечто вроде краткой энциклопедии всех наук, [2] посвятив свой перевод И. И. Шувалову: «С радостию признаю публично, — пишет Морозов в этом посвящении, — что всеми моими малыми познаниями и образованием, поставившим меня на путь к будущему благу, одолжен я Университету».

В 1786 г. Морозов принял участие, в качестве сотрудника, в журнале Ф. О. Туманского «Зеркало света».[3] Это было еженедельное литературное издание, в котором печатались и политические известия и научно-популярные статьи. Есть основание думать, что Морозов поместил там несколько своих сочинений, но что именно принадлежит ему, выяснить затруднительно, так как в этом журнале статьи авторами не подписывались. С полной достоверностью Морозову можно приписать две статьи исторического содержания, под которыми, в виде исключения, выставлено его имя: «Отрывки Российских достопамятностей». [4] Это, в сущности, единственные дошедшие до нас оригинальные произведения Морозова, все остальное[5] — переводы. На этих статьях следует остановиться, так как они характеризуют личность автора, притом с очень любопытной стороны.

Первая статья представляет экскурс в древнюю географию России, с перечислением племен, населявших Россию, первых русских городов и т. д. Вторая статья дает краткий обзор древней русской истории. И вот здесь мы встречаем у Морозова очень своеобразную трактовку исторического материала, необычную в XVIII в., когда исторические сочинения — в особенности популярные—.представляли собою, как правило, упражнения в хвалебном славословии. Морозов всюду вносит в свое изложение струю насмешливого скептицизма, явно демократической настроенности. Так, по поводу происхождения Рюрика он пишет: «Тщеславие производит его по прямой линии от Августа Цезаря... Но мы знаем происхождение Рюрика»,—говорит автор, и многозначительно добавляет: «может быть от простолюдина произошел». За этим следует такое ироническое рассуждение: «Сколько бы пришло в забвение славных имен, если бы тцитали только одних тех, которые, имея весь прибор жалованных достоинств, происходят от знатных людей. Если добродетели и дарования суть титла, исключительные в обществе, [6] то, конечно, должно отдать преимущество тем, кои, не оказывая никаких заслуг отечеству, гордятся знатностью своего предка».2

Имеются выпады не только против вельмож, но и против духовенства. Автор высказывает, например, сожаление, что великие князья в течение семи веков «государствовали по своему благоизобретению», не имея законов и правил и «основываясь на внушениях митрополитов и епископов, едва читать тогда умевших, без рассмотрения повинуясь их затеям».[7] Или вот как освещается роль духовенства во время татарского ига: «Духовенство, находясь в прежней своей грубости и непросвещении и будучи вовсе неспособно ко открытию погрешностей человеческого сердца и занимаясь похищением преемничеств, пришло в великую силу у татар, Россию в то время поработивших».[8]

К сказаниям о доблестях древних князей Морозов относится весьма скептически.

Вот его суммарная характеристика феодального периода: «Самовластное правление оных (князей, — Б. Р.) сделало Россию театром междоусобий, измен, братоубийств, бунтов и, наконец, игралищем варваров». Социальная характеристика древней Руси в целом: «А как обыкновенно сильные притесняют слаоых, то и вся полоса от Белого почти до Черного моря была весьма в худшее состоянии».[9] По адресу царей вообще: «Но бывал ли когда на свете Государь с великими делами, не имея своих слабостей?». [10]

Перед нами несомненный демократ-вольнодумец в духе XVIII в., не побоявшийся выступить перед публикой с мыслями, за которые несколько лет спустя была запрещена трагедия Княжнина Вадим Новгородский.[11]

Перейдем теперь ко второму вопросу: почему понадобилось участие другого лица в качестве переводчика? Ведь у Каверзнева должен был быть русский текст его диссертации, так как трудно себе представить, чтобы автор написал его для печати прямо по-немецки. Но допустим, что русского текста не бь1ло или он был утрачен,—и в этом случае было бы гораздо проще самому автору изготовить русский перевод, чем передавать это дело другому лицу, притом несведущему в зоологии. Если бы Каверзнев, по неизвестным нам причинам, и согласился на это, то он, без всякого сомнения, просмотрел бы перевод Морозова до сдачи в печать. Однако сравнительное изучение немецкого и русского текстов вполне убеждает, что Каверзнев не принимал в переводе никакого участия и даже не видел его, иначе он не пропустил бы тех грубых и даже комических ошибок, которые сделал Морозов.

Приведу один пример — наиболее характерный. Говоря о происхождении собак, Каверзнев пишет в своей десертадии: «Благодаря смешению различных рас возникают значительные различия в размерах, телосложении, длине морды, постановке ушей, в цвете шерсти и т. д.». [12]Морозов переводит это место следующим образом: «Из смешения разных крыс происходят многие различия в рассу ждении величины и изображения их тела, в длине рыла и сооружении ушей, в цвете волос»[13] и т. д.

Как объяснить эту бессмыслицу? Типографская опечатка?

Нет, это промах переводчика. В немецком тексте читаем: «Aus der Vermischung der verschiedenen Racen entstehen...» и т. д. Морозов не знал слова «Racen» и перепутал его с похожим немецким словом «Ratten», т. е. крысы. Такигё образом, вы шло, что собаки происходят от смешения разных пород крыс.

Таких ошибок у Морозова несколько. Ряд примеров читатель найдет ниже. Замечательно, что все эти несообразности, внесенные переводчиком, перешли без всяких поправок и изменений из первого русского издания 1778 г. во второе новиковское издание 1787 г. Все это убедительно свидетельствует о том, что Каверзнев не видел не только рукописи перевода, но и печатного издания 1778 г., в противном случае он указал бы переводчику на ошибки, и они не попали бы во второе издание.

Мы знаем, что Каверзнев приехал в Смоленск к концу 1776 г. Здесь он свел или возобновил знакомство с Морозовым, которого застал преподавателем в той самой семинарии, где учился до командировки за границу Несомненно, что сам Каверзнев и ознакомил Морозова со своей немецкой диссертацией, потому что трудно предположить, чтобы она попала в Смоленск другим путем: Но затем автор как бы исчезает со сцены, и мы ничего более о нем не знаем, принимается за перевод его книжки, который и заканчивает без всякого участия автора осенью 1778 г. [14]

Возникает далее вопрос, почему Морозов, не будучи натуралистом, взялся за перевод работы, совершенно чуждой ему по содержанию и к тому же не сулившей никаких выгод переводчику.

Тут можно сделать два предположения: либо Морозов — скептик и вольнодумец по своим взглядам — заинтересовался взглядами Каверзнева, так резко отличавшимися от общепринятых воззрений, и захотел по своей инициативе ознакомить с ними русскую публику; либо, что вероятнее,, он исполнял данное Каверзневу обещание, когда последний убедился в том, что по той или иной причине не может сделать этого сам. Впрочем, оба эти предположения не исключают друг друга.

Остается последний вопрос: почему перевод появился без имени автора, причем самое происхождение книжки затушевано и даже заглавие ёе изменено? О плагиате здесь речи быть не может, потому что Морозов отнюдь не пытается приписать себе чужой труд и прямо называет себя переводчиком. Если бы Морозовым владели какие-либо опасения относительно того, как будут приняты мысли, проводимые в книжке, то он, конечно, подумал бы о себе, а не об авторе. Остается предположение, что при исчезновении Каверзнева с литературной сцены имели место какие-то особые обстоятельства, которых мы Не знаем, но которые помешали выставить его имя на титуле этой книги или хотя бы упомянуть об авторе.

В результате появилось издание, происхождение которого оказалось совершенно скрытым. Ничто в нем не говорило о том, что это — работа русского, а не какого-либо неизвестного немецкого писателя. И только через 160 лет пишущему эти строки удалось вернуть этому сочинению имя его настоящего автора.


[1] Философическое рассуждение о перерождении животных. Переве­дено с немецкого языка Смоленской семинарии немецкого языка учите­лем Иваном Морозовым. СПб., 1778, 8°, 29 страница (Ни издатель, ни типогра­фия не указаны).

[2] Сокращение всех наук и других частей учености, в коем содержа­ние, польза и совершенство каждыя части сокращенно описываются. Москва, 1781. В книге дается краткое понятие о следующих науках: философии, истории, словесности, математике, филологии, праве, богосло­вии. Немецкий оригинал озаглавлен: «Kurzer Begriff aller Wissenschaften und anderer Theile der Gelehrsamkeib. К переводу приложен параллель­ный текст на немецком языке, так что книга вместе с тем служит посо­бием для изучения немецкого языка.

[3]выходил под редакцией Ипполита Богдановича (автора «Душеньки») и Ф. О. Туманского, во втором году — под редакцией последнего.

[4] В № 47 от 20 ноября 1786 г. и в № 50 от 11 декабря 1786 г.

[5] Если не считать стихотворных произведений Морозова: он написал две поздравительные оды, посвященные И. И. Шувалову (1781, 1782), и одну — княжне В. Н. Голициной (1780). Эти сочинения представляют большую библиографическую редкость и не все находимы в настоящее время. В оде, посвященной И. И. Шувалову по случаю получения им в 1782 г. ордена Владимира I степени, читаем следующие строки:

Кто Аполлону друг, кто твой живит Парнасе, Кто росска Пиндара возвысил мирный глас, Кто устремил умы в свободный науки, Кто ввел художества, простер к ним росса руки, Сим должно лентием украсить рамеиа... и т. д.

[6] В смысле «ненужные обществу».

[11] На статью Морозова власти не обратили, кажется, внимания: дело в том, что она появилась в то время, когда Екатерина II еще не отказа­лась от своих либеральных увлечений. В 1786 г. еще не было предвари­тельной цензуры и действовал изданный в 1783 г. указ о вольных типо­графиях. Но через несколько лет, после начала французской революции, обстановка совершенно изменилась. В 1790 г. началось знаменитое дело Радищева, в апреле 1792 г. был дан указ об аресте Новикова. Были при­няты строгие цензурные меры, вольные типографии были закрыты. Напе­чатанная в 1793 г. трагедия Княжнина «Вадим Новгородский» была уничтожена в отдельном издании и вырезана из 39-го тома «Российского веатра». Любопытно, что герой этой трагедии, ведя борьбу против варяж­ских князей в защиту славянского веча, высказывает в своих монологах мысли, похожие на те, которые мы находим у Морозова.

[12] Страница 17 оригинала на немецком языке. (Перевод мой, Б. Р.)

[13] Страница 15 перевода Морозова. (Разрядка моя. —Б. Р.).

[14] Это видно из даты посвящения перевода Морозова князю Реп- ашну — 14 сентября 1778 г.

Поделиться:
Добавить комментарий