Каспар Вольф - рукописи Вольфа представляют большие трудности для понимания.
Не только потому, что они написаны на латинском языке мелким почерком и с трудом читаются, но также в силу особенностей изложения автора и несовершенства его старинной терминологии. [1] Они носят характер черновой .подготовительной работы. Это как бы ряд научных дневников, где автор, излагая материал, исправляет себя, многократно повторяет свои формулировки, видоизменяя и, улучшая их, критикует сам себя, вдается в автобиографические отступления, рассказывая, что он должен был бы сделать в науке и чего не сделал, и т. д. Изложение разбито на отдельные параграфы, Как Вольф привык это делать еще со времени своей докторской диссертации. К этим параграфам приданы схолии (комментарии, пояснения). Но в процессе работы схолии разрастаются, появляются схолии к схолиям, схолии третьего и даже четвертого порядка, которые превращаются, в конце концов, в самостоятельные части. Например, в «Objecta meditationum» имеется § 36, озаглавленный: «Здесь виды и роды определяются точнее». Текст этого параграфа занимает всего полстраницы, но он имеет 4 обширных схолия; последний в свою очередь состоит из 36 схолиев, которые также имеют свои схолии. В результате получается запутаннейшая конструкция, занимающая многие десятки страниц.
Словом, рукописи Вольфа вводят нас в лабораторию его научного творчества и показывают нам, насколько труден был для самого автора процесс уяснения относящихся сюда сложнейших явлений природы. Есть места, где автор берет сказанное назад, указывая, что он ошибался и что тот или иной вопрос надо пересмотреть или понимать иначе. Поэтому приписать Вольфу, основываясь на его рукописных работах, то или иное мнение в окончательной форме — трудно, а в иных случаях даже невозможно.
В основном можно утверждать, что Вольф применил идею эпигенеза не только к индивидуальному развитию организмов, но и к их истории — другими словами, принял эпигенез не только в онтогенетическом, но и в филогенетическом смысле.
Вольф отмечает, что в живой природе всюду существуют дна начала, которые противоположны друг другу. С одной стороны, замечается далеко идущая изменчивость (mutabili- Ins), а с другой стороны — противоборствующая этому причина (causa aliqua concurrens), органическая устойчивость форм (constantia, tenacitas vegetabilium). Формы животных непрерывно изменяются, но среди этой изменчивости всюду проглядывает определенное постоянство, которое и дает возможность говорить о существовании таксономических единиц;.
«Что же в строении животных, — спрашивает Вольф, — является устойчивым, и до каких пределов это устойчивое простирается? (quaenam in structuris animalium constantia sint, quo usque sint constantia?). Что изменчиво и до каких пределов? (quaenam sint inconstantia et quo usque?)». В другой рукописи Вольф задает подобные же вопросы: «Что изменчиво и наследственно в структурах? Или, может быть, всё? И ничего константного не существует в природе? Что же константно? Что изменчиво? (Sic hoc, quaenam constantia,: quae mutabilia?)». [2]
Разрешению этих вопросов и посвящена значительная часть «Objecta meditationum», многие схолии к описанию уродов, а также вводная часть к рукописи «Distributio opens».
Вольфу было ясно, что изменчивость тесно связана с другим свойством — повторением и сохранением одних и тех же структур, передающихся в потомство. Таким образом, он говорит об изменчивости и наследственности как о двух связанных между собой свойствах организма.
Вольфу хорошо было известно, что изменчивость очень широко распространена в природе — прежде всего под влиянием климатической среды. В качестве факторов, влияющих на организм, Вольф называет свет, тепло, воздух, влагу, пищу и т. д. [3] «В различных странах и под различными климатами, — пишет он, например, — всегда имеется земля, вода, воздух и определенное количество тепла (terra, aqua, аёг, caloris aliquis gradus), что является необходимым для развития организмов. То, что свойственно тому или иному климату, что различно в различных пределах,... все это воспроизводит определенную степень организации, откуда и появляются вариации (proinde et varlationis efficiunt)». [4] В качестве примера Вольф приводит известные ему факты из области акклиматизации растений: «Растения, перенесенные отсюда [5] в Сибирь, даже при помощи отводков, до такой степени изменяются, что их нельзя узнать, настолько различную форму они воспринимают; при перенесении в южные области растения получают иную форму, отличную и от сибирской и от петербургской. Растения, перенесенные в полевую и садовую культуры, всегда воспринимают другой вид. Отсюда ясно, что формы и структуры вообще никоим образом не являются постоянными. Одну форму растения имеют в Петербурге, другую в Сибири, одну на полях, другую в садах». [6]
Вольф считал, что эти приспособления организма к окружающим условиям совершаются медленно и постепенно и что резкие перемены климатической среды ведут к вымиранию организмов. «Легко видеть, — пишет он о растениях, — что одни из них в чуждых климатических условиях вымирают, другие изменяются и выживают. Растение получает непривычную пищу, которую не в состоянии усвоить, переполняется излишним количеством пищевых веществ, чего не может перенести; либо недополучает нормального количества пищи и теряет силы. Растение болеет и гибнет. Если же через некоторое время растение перенесет это влияние, которому оно подверглось, то начинает под этим же влиянием постепенно изменяться в своем внутреннем строении и во внешней форме. Структура его изменяется постольку и таким образом, поскольку это растение в состоянии постепенно перенести то непривычное влияние, которому оно подверглось, поскольку оно может привыкнуть к чужой нище, поскольку легко оно переносит слишком обильное питание или, напротив, слишком недостаточное.
Наконец, растение воспринимает внешнюю форму, совершенно отличную от прежней, а прежняя форма исчезает. Таким же путем растение принимает и внутреннее строение, отличное от прежнего, а прежнее, которое было не в состоянии переносить новые условия климата, исчезает. А поскольку изменяется строение, постольку изменяется и обиход растения. Когда это произойдет, растение начинает существовать в новом климате не менее хорошо, чем постоянные уроженцы данной местности. Отсюда видно, почему растения могут приспособиться к климату лишь постепенно и понемногу, путем перенесения через посредствующие климаты и, напротив, что они вымирают при резких переменах климата». [7]
Сходные явления Вольф наблюдал и в применении к человеческому организму, причем он рассуждал здесь, как врач.
В человеческом теле и в медицине, по его словам, это явление весьма знаменательно. Мы можем приспособляться к новым обстоятельствам (assuefleri rebus novis), чтобы они не были для нас вечно новыми. Человек слабый и чувствительный, силы которого сломлены тяжкими трудами, страдающий постоянным воспалением в крови и лихорадками, может, однако, приспособиться к деревенской работе, что и бывает. Мускулы у него крепнут, увеличиваются, нервы и кровь становятся менее чувствительными и более устойчивыми, и все плотные части тела крепнут и растут. Таким путем, благодаря непрерывному сельскому труду, здоровье его не только возвращается, но делается даже крепче. Подобным же образом и житель деревни может привыкнуть к сидячему образу жизни.
Рассуждая о том, каким образом условия жизненной обстановки влияют на организмы, изменяя их, Вольф главное, хотя и не единственное, место, отводил, по-видимому, химическому фактору, приписывая ведущую роль в этом деле тем пищевым веществам, которые организм вводит в свое тело: «Вариации, — утверждает он,—зависят от характера пищи (varietates a modo qualitate nutrimentorum pendent)». Незнакомые пищевые вещества требуют более энергичной усвояющей силы, большого количества пищеварительных соков и т. д.
Вольф отмечает, что изменения под влиянием климатических факторов, хотя они передаются по наследству, бывают неустойчивыми. Они сохраняются до тех пор, пока организм находится в тех же условиях. Однако Вольф указывает и на такие изменения, которые могут устойчиво передаваться по наследству и которые, следовательно, играют роль в видообразовании.
«Несомненно, — пишет, например, Вольф, что если бы уроды делались взрослыми, то уродства, если не все, то по крайней мере некоторые, могли бы передаваться потомству — это видно на примере шестипалости. Не может быть сомнения также и в том, что они обладают той же константностью и той же устойчивостью в сохранении своих форм и структур. Что константность одинаково присуща как обычным, так и необычным структурам, доказывает самая шестипалость, которая часто, минуя сына, снова проявляется у внука. Впрочем, такая же организация бывает и у животных, когда возникают обычные и уродливые формы животных и людей. Может быть кто-либо станет утверждать, что весьма трудно по природе, если не невозможно, чтобы организация животного осуществлялась бы не в обычной, а в какой-нибудь иной форме. Он назовет обычные формы как бы неизбежными или почти, неизбежными или будет объяснять константность тем, что весьма трудно или даже невозможно проникновение внешних факторов в организацию, раз она навсегда запечатлена в органических субстанциях богом, от начала вещей. На самом же деле уроды, и, в частности, шестипалые, ясно показывают; что не исключена возможность проникновения внешних факторов в организацию, если даже ее принимают как запечатленную создателем, или осуществление организации в других формах,, если мы признаем природную устойчивость обычных форм. Правда, оба случая относятся к числу трудных. Однако эта трудность зависит не от самой природы организации и не от того, что ее запечатлел бог, что того пожелал создатель, а скорее от некоей организации, однажды появившейся, была ли она обычной или необычной. Доказательством этого может служить шестипалый внук шестипалого деда, причем отец имеет нормальное число пальцев. Это подтверждает также и унаследование отдельных признаков, как только они возникли. Как только какая-нибудь причина оказала воздействие на организацию и завершила свою структуру, она легко передается...
«Если бы, таким образом, обычная организация была бы запечатлена богом и он пожелал бы сделать ее вечной, или если бы организация животного по своей природе осуществлялась в обычных формах и лишь с величайшей трудностью могла изменяться, если бы она была как бы неизбежной, то отдельные признаки не могли бы так легко передаваться и не сохранялись бы с такой устойчивостью» Далее, что может убедительнее доказать эту истину, как не наследственные расовые признаки... Разве они не так же устойчиво передаются бесчисленным поколениям, как и признаки общие? Толстые губы эфиопов, их носы, выпяченные рты и тому подобное. Эти признаки нельзя назвать общими характерными признаками людей... и относить к числу таких, которые могут быть только таковыми по своей природе. Ибо слишком очевидно, что эту организацию создали родная почва и климат. Поэтому нужно отбросить всякую предопределенность». [8]
Таким образом, Вольф подчеркивает, что формы жизни, которые считаются устойчивыми, константными, по его терминологии, могут при известных условиях изменяться и давать начало новым, также устойчивым формам.
«Следовательно, — резюмирует Вольф, — та или иная организация не должна значиться в числе естественных первопричин, получивших свое существование непосредственно из рук бога (immediate ex manu Dei), который запечатлел ее на субстанции (qui illam substantiam impressivit)». [9]
Это высказывание прямо направлено против общеизвестного тезиса Линнея: «Species tot numeramus, quot diversae formae in principio sunt creatae» (Мы числим столько видов, сколько различных форм было создано изначала).
Нашему гениальному ученому были ясны и большие трудности, стоящие перед натуралистом, который пожелал бы проникнуть глубже в сущность этих явлений. На полях своей рукописи Вольф делает в этом месте приписку, [10] что следовало бы в дальнейшем лучше выяснить вопрос о том, как влияют на организм внешние определяющие и изменяющие причины (causae externae determinantes et mutantes), т. е., очевидно, такие, которые вызывают наследственную перестройку. Делая попытку разобраться подробнее в этом вопросе, Вольф отнюдь не считал для себя обязательными те креационистские взгляды, от которых не, отступали люди XVIII в., по примеру Линнея. При этом Вольф расчищал себе дорогу соображениями, вроде следующих: «По-видимому, творец не пожелал проявить себя в этих делах... Как кажется, всемогущий бог создал одну только материю, предоставленную собственным силам (substantias creasse viri- bus suis praeditas)», и т. п.
Из сказанного видно, что хотя Вольф и указывал на устойчивость (константность) видов, но отнюдь не считал их неизменными и недоступными внешним влияниям. Несомненно, он принимал, что при известных условиях изменения, вызываемые внешними факторами, могут передаваться и закрепляться наследственно. Все дело в том, каковы эти влияния. Вольф ясно говорит, что эти влияния должны обладать достаточной силой или активностью, чтобы преодолеть устойчивость вида. Очевидно, речь идет о том, что не всякие воздействия внешней среды способны передаваться по наследству, а лишь те, которые более глубоко затрагивают жизненный цикл организма.
Из различных мест сочинений Вольфа видно, что он преимущественное значение придавал в этом смысле влиянию пищи на организм и вообще процессу обмена веществ. (При размножении. Именно в этом смысле и применяет этот термин Вольф, за отсутствием в тогдашней латыни другого подходящего выражения.)
Идея постоянства и неизменности природы — основа мировоззрения большинства натуралистов XVIII в. — нашла в Вольфе непримиримого противника.
[1] Distributio operis, л. 2.
[2] Objecta meditationum, pars II, л. 22 об,
[3] Там же, §§ 34, 48 — 52, 72, 102 и др.
[4] Objecta meditationum, § 34.
[5] Т. е. из Петербурга, где жил Вольф.
[6] Objecta meditationum, § 35.
[7] Там же, § 36, сх. 2.
[8] Distributio operis, лл. 2 об. и 3
[9] Distributio operis, л. 3.
[10] Distributio operis, л. 3.