Могучие и растущие «города-грабители»
На протяжении всей истории политическое могущество всегда влекло за собой грабеж, то есть присвоение тех или иных благ, которые принадлежали другим; это в свою очередь способствовало экономическому развитию, а оно еще больше усиливало политическое могущество и увеличивало средства давления в экономическом соперничестве. В результате такого обогащения полюс грабежа превращается в полюс экономического роста. Отсюда следующее уравнение, ведущее от политики к экономике: политическое могущество = финансовые привилегии = экономическая притягательность.
По такой формуле совершается процесс быстрого накопления.
Механизм «могущество — грабеж — рост» функционировал в XIX в. в пользу буржуазии против рабочего класса, в первой половине XX в. — в пользу метрополий против их колоний, а теперь он также функционирует, и с большой силой в пользу Парижа и в меньшей степени в пользу больших городов против деревень.
Города нещадно эксплуатировали сельский мир.
Средневековые «города-государства» часто вынуждали крестьян продавать хлеб исключительно на городском рынке. Столичные города всячески препятствовали развитию ремесла в деревнях. Города очень неохотно шли на предоставление крестьянам различных прав, которыми пользовалась буржуазия. В своем диком эгоизме они запирали ворота от голодающих крестьян, как поступил, например, город Труа в 1573 г. В других случаях господство города не так заметно, но не менее эффективно: города Лазурного берега в конце концов отвели к себе воду ирригационной системы, первоначально предназначенную для полей
В других местах горожане захватывают лучшие земли. В Лангедоке городская земельная собственность превышает 465 000 гектаров пашни и 120 000 гектаров виноградника, то есть больше 1/3 Нижнего Лангедока и около половины самого крупного виноградного края в мире. Больше половины сельскохозяйственного дохода направляется в города. «Паразитизм» города по отношению к деревне весьма велик: не имея у себя достаточно развитой промышленности, многие небольшие города обеспечивают свое существование путем различных поборов с сельских районов, над которыми они доминируют [1].
Лет двадцать назад, добиваясь того, чтобы на большом региональном рынке в Сен-Поле были установлены общественные весы для контроля за торговцами, бретонские поставщики артишоков прекратили на неделю свои поставки и устроили массовую демонстрацию перед мэрией[2].
Явный грабеж практиковался также и по отношению к ремесленному сословию деревни. До сих пор существуют 35 000 мельниц в средиземноморских странах, таких, как Греция и Италия, 1200 — в Голландии и 1100 — в Швейцарии, но они почти исчезли во Франции, где их было более 40 000 в середине прошлого века. Их исчезновению способствовало то, что власти всегда поддерживали большие городские мукомольни. Закон 1860 г. запрещал строить ветряные мельницы ближе чем в 40 м от дорог, мотивируя это тем, что «тень от крыльев может испугать лошадей». Налогом облагались все мельницы, даже не работающие. В некоторых департаментах было запрещено молоть хлеб для личного пользования.
Будучи правительственным центром или по меньшей мере административным центром для деревни, центром торговли, центром кредита для сельского мира, который может делать большие складские запасы и некоторые сбережения, город со времен античности и на всех континентах имеет много возможностей распоряжаться экономикой села к своей выгоде. Кроме того, горожане благодаря своим знаниям и умениям, положению посредников и согласию между собой, порожденному их концентрацией, пользуются явно выраженным превосходством в своих отношениях обмена с разрозненными сельскими жителями
Экономическое господство горожан выражается, в частности, в предоставлении кредитов и в придании коммерческого характера сельскохозяйственным продуктам.
Ростовщичество в слаборазвитых странах и во Франции во времена королевского правления, сбор сельских накоплений в пользу промышленного и городского развития во Франции XIX — XX вв. препятствовали накоплениям и капиталовложениям деревень. В распределении сельскохозяйственных продуктов доля городских посредников чрезвычайно велика: в Лангедоке торговая прибыль от продажи вина выше покупной цены при его закупке у производителей.
Для некоторых видов фруктов и овощей торговая прибыль может достигать 350%.
Такие сверхприбыли некоторых горожан способствуют скоплению богатств в городе, улучшению его оборудования и оснащения, общему повышению уровня жизни в городах и, следовательно, увеличению притягательной силы города для жителей деревни.
А поскольку экономическая политика все больше влияет на развитие страны, по мере того как волюнтаризм государственного вмешательства одерживает верх над игрой стихийных рыночных сил, то «господство» горожан ведет к пренебрежению сельскими нуждами и приоритету городских нужд, в частности в том, что касается уровня общественного оснащения и оборудования.
И не удивительно, что среди национальных кадров страны нет представителей крестьянского мира. Ежегодно из числа поступающих в высшие учебные заведения, в которых готовят административные кадры страны — Национальную школу администрации и Политехническую школу, — дети крестьян составляют соответственно лишь 4% и 1%, хотя их родители представляют Vs самодеятельного населения Франции. В университетах их процент также невелик — 6%, и даже в классических и современных лицеях их насчитывается всего 7,5%.
Существует тесная связь между административными и промышленными верхами, облегчаемая семейными или дружескими узами, но ее нет между верхами административными и сельскохозяйственными. Незнание сельских проблем влечет за собой безразличие к ним. Для технократии крестьянин — это анахронизм.
На протяжении всей истории Франции наблюдается постоянное угнетение деревни городом и обогащение города за счет грабежа деревни.
Между великолепием Версаля и провинциальных центров, с одной стороны, и крестьянской нищетой — с другой, во времена королевского владычества был не только «контраст», но и причинно-следственная связь. Роскошь королей и сеньоров обеспечивалась массой сельских доходов, которые открыто и жестоко изымались.
В XIX и XX вв. к политической власти города присоединяется экономическая власть торговой и промышленной буржуазии, которая присваивает огромную часть выручки от плодов земли и использует сельские накопления исключительно в своих интересах, лишая сельский мир равенства с городами в экономическом и социальном отношении
Политическое господство жителей столичного района выражается в ориентации государственных кредитов и планирования на их частные интересы, что усиливает тенденцию к бегству из деревень в Парижский район. «Ситуационный эгоизм» чиновников, более чувствительных к интересам парижских налогоплательщиков и потребителей, чем к интересам жителей отдаленных областей, влияет на умонастроения многочисленных групп, которые извлекают значительные прибыли из городского роста: группы по операциям с недвижимостью подрядчики, архитекторы, исследовательские группы[3]; все эти факторы склоняют в пользу Парижа общественные финансы и планирование.
Весьма показательно, что внушительный рост политической силы Парижского района при режиме V Республики — рост влияния Парижскою района в парламентском большинстве и в правительстве[4] — очень быстро обеспечил ему значительные преимущества: большие государственные ассигнования на развитие транспорта и строительство, укрепление административных структур путем создания новых учреждений, ослабление политики промышленной децентрализации, предпочтительное место, отведенное Парижскому району в V и VI планах модернизации за счет провинции.
Возьмем, например, парижский транспорт. По закону от 21 марта 1948 г. государство не должно покрывать больше 50% дефицита Автономного управления парижского городского транспорта. Но декрет от 27 октября 1960 г. увеличил государственную дотацию до 70%, и с 1961 г. половина стоимости крупных работ управления (скоростной метрополитен и продолжение существующих линий) финансируется государством, а не из бюджета управления, как это было раньше.
[1] R. Du grand. Villes et Campagnes en Bas-Languedoc, P. U 1963.
[2] S. Mallet. Les paysans contre le Passe. Le Seuil, 1962.
[3] Половина французских архитекторов живет в Парижском районе.
[4] Если при IV Республике Парижский район имел лишь членов кабинетов Эдгара Фора в 1955 г., Ги Молле в 1956 г. и Феликса Гайяра в 1958 г., то он был «сверхпредставлен» в первые годы V Республики. Хотя в Парижском районе проживает лишь не большое населения Франции, он был представлен % членов правительства Дебре в 1959 г. (парижские парламентарии, деятели культуры и высшие чиновники столицы) и более чем половиной членов двух правительств Помпиду в 1962 и 1966 гг.