Современное западное процветание отличается дефицитом человечности, поскольку актуальность всяческих исследований, общественных и частных инвестиций.
Производства и потребления всегда оценивалась только по их влиянию на «экономику», без учета их влияния также и на «окружающую природную среду», так как счастье приносилось в жертву прибыли и могуществу.
Истощенные телом и духом, ослабленные болезнями, связанными с загрязнениями, отлученные от культуры, обезличенные на земле, лишенной всего, что составляло ее красоту, мы осуждены на «мини-бытие», а иногда и на «небытие» за то, что слишком жаждали «обладания». Несомненно, для тех, кто одурманен этой жаждой, кто подсчитывает только барыши «обладания», не может идти в расчет утрата ценности «бытия». Но как, опираясь на гуманистические и реалистические критерии счастья, отделить в человеке его «обладание» от его «бытия»?
Мы располагаем огромными удобствами, несметным количеством автомобилей, гигантским воздушным флотом, застилающим небо, но нам более не вкусить чистого воздуха, поэзии прозрачных рек, мирного покоя полей.
Станем ли мы счастливее?
Все, что в природе могло расцвести, обречено на исчезновение. Природа — это и музей, и площадка для игр и спорта; прекрасные пейзажи неоценимы для цивилизации. Природа дает не только разрядку и отдых, но и пищу для художественного творчества. Чем была бы живопись, не будь леса Фонтенбло для художников Бар-бизонской школы, берегов Сены — для импрессионистов, пейзажей Бретани — для Гогена, видов Прованса — для Сезанна? Что их заменит теперь и, самое главное, что от них останется через тридцать лет?
На равнине Шайи-ан-Бьер, где Милле писал «Ан-желюса», некий предприниматель уже проектирует строительство 1200 квартир, а Управление мостов и дорог собирается разрушить строительством дороги пейзаж в Овер-сюр-Уаз, увековеченный Ван-Гогом, Писсаро и Сезанном. К тому же, когда мы оскверним те морские просторы, которые вдохновляли Шатобриана, те горы, которые вдохновляли Руссо, те альпийские холмы, где размышлял Жионо, когда мы сотрем с лица земли долину Бьевр, которая вдохновила Виктора Гюго на его «Грусть Олимпио», долину Шеврез, где пробудился гений Расина, когда земля, раздавленная огромным пригородом, не вдохновит уже ни новых георгик, ни буколик, ни пасторальной симфонии, когда наш воздух, насыщенный купоросом, разрушит собор Парижской богоматери и мрамор Пантеона, когда звуковые удары сверхзвуковых самолетов обрушат Шартрский собор и собор Везле, когда мы погубим большую часть источников всякой культуры, чего будет стоить наша жизнь и каков будет ее смысл?
Когда мы исчерпаем бесценные богатства животного и растительного мира и сведем его к нескольким банальным домашним видам, украшающим наш сад или стол, обедним столь щедрые возможности природы, неужели наша совесть останется спокойной перед этим цивилизованным геноцидом?
Отнять у планеты природу — значит отнять у нее и культуру.
Франция — это федерация пейзажей, в которых выражается ее история и ее душа. Разрушать их — значит день за днем уничтожать ее самобытность, то есть обезличивать ее. Никогда ни одно поколение не пренебрегало настолько национальным богатством Франции ради интеграции ее в мировое сообщество уродства.
Чего ради нужно использовать национальное могущество, низводя человека до животного, подавляя со все более нарастающей силой всякую жизнь на планете? Возвысит ли это нас? Таково ли наше призвание в мире?
Непродуманное и неограниченное использование механических средств, с помощью которых человек хочет покорить природу, ведет его к разрушению физических основ его собственного существования. Из-за отсутствия эффективной политики охраны природы технический прогресс сделает урбанизированный мир непригодным для жизни.
В то время как в XIX в. всякий научный прогресс считался благодеянием для человечества, сегодня приходится признать, что некоторые исследования или открытия служат «антипрогрессу», то есть противоречит общественного благосостояния, признать ИХ биологическую неуместность, намного превышающую их выгоды. Таков франко-английский сверхзвуковой самолет «Конкорд» в его современном варианте. Актив — выигрыш во времени: требуется только три часа на полет от Парижа до Нью-Йорка; пассив — внушительное потребление воздуха реактивными двигателями при взлете, слишком большой шум при взлете, посадке и рулении и особенно возникающая при сверх звуковом полете ударная волна в несколько десятков километров шириной, вызывающая целый звуковой шторм. Неужели ежегодный выигрыш такой ценой для нескольких сотен тысяч пассажиров, которым некогда, не менее весом, с тонки зрения общего благосостояния, чем пугающий рост вредоносных явлений в атмосфере?
Разумеется, сегодня, ввиду множества протестов американцев против сверхзвуковых полетов над США, летать на сверхзвуковой скорости разрешено только над океанами. Но это ставит под сомнение коммерческую рентабельность самолета. Даже на дозвуковой скорости вблизи аэродромов шум от самолетов очень велик; при работе двигателей на максимальном взлетном режиме шум в 60 раз выше, чем у «Боинга-737», на минимально возможном при взлете в 10 раз, при заходе на посадку — в 3 раза. Эта уровни шума, близки к. тем, которые были у «Боинга-707», но конференция Международной организаций гражданской авиации в 1969 г. в Монреале дала точное предписание сократить на 9/10 шум у новых самолетов этого типа при взлете и посадке.
Целесообразно ли было ассигновать 12 млрд. на такой самолет, который при его современной конструкции, наносит столь ощутимый ущерб коллективному благосостоянию?
Еще более впечатляюща биологическая опасность космических" Исследований. Ракета «Сатурн V», выбрасывая 200 т водорода в верхние слои атмосферы, вызывает соединение этого газа с озоном и таким образом удаляет из атмосферы озон, предохраняющий нас от ультрафиолетового излучения солнца. 125 ракет «Сатурн» способны полностью разрушить защитный озоновый слой планеты.
Необходимо полностью пересмотреть ориентацию современного развития. В настоящее время мы жертвуем существенным ради излишеств. Так же обстоит дело с культом скорости в ущерб природному пространству, j Если говорить о технике, то мы хозяева пространства — земного, воздушного, подводного, — каким никогда не было ни одно человеческое общество, но психологически над нами господствует время, как никогда ни над одним человеческим обществом. Стали ли мы от этого счастливее, увереннее, свободнее?
Огромная доля общественных капиталовложений идет на акселерацию транспортных средств — автодороги, туннели под Альпами и Ла-Маншем, сверхзвуковые самолеты, турбопоезда, аэропоезда и т. д. Мы переплачиваем за скорость. Мы будем передвигаться все быстрее и быстрее — но из одного мертвого района в другой.
Из-за равнодушия или нехватки денег мы позволяем гибнуть красотам Франции. Не пройдет и тридцати лет, как исчезнут ее лучшие ландшафты. Мы вкладываем кредиты в строительство аэропоезда, который неизвестно зачем будет конкурировать с обычным поездом и самолетом, но не устраняем загрязнения окружающей среды автомобилями, что помогло бы избежать болезней и смертей. Мы собираемся строить туннель под Ла- Маншем — хотя самолет, теплоход или судно на воздушной подушке предоставляют уже более чем достаточно транспортных средств, — вместо того чтобы спасать старые крестьянские дома и великолепные церкви, которые создают картину сельской Франции и будут завтра безвозвратно утрачены.
Чему же удивляться, если эти излишества, которые бесчестят нашу цивилизацию, порождают свою противоположность — бунт против времени и отказ от диктатуры скорости рождается именно в США, страье, где она свирепствует больше всего? Протест американской интеллектуальной элиты ведет ее к отречению от цивилизации самого богатого общества на земле и к парадоксальным поискам в одной из беднейших стран, з Индии, философии-освободительницы, отрицающей время. Но это отречение тоже излишество. Отрицать время — значит отрицать самого себя. Жить вне времени — значит отказываться от творчества, отрекаться от жизни в обществе ради размышления в одиночестве.
Перед лицом капитааизма, который заставляет нас жить против времени, или индуизма, который учит нас жить вне времени, гуманизм должен дать нам возможность жить в ногу со временем и, кроме времени производить и потреблять, иметь еще и время быть самим собой.
Но стоит только пренебречь охраной пространства, включившись слишком рьяно в «гонку против времени», и вот уже в виде ответного удара вырисовывается конец «времени человека».
Жизнь рода человеческого была мгновением в истории земли. Она, возможно, близится к своему концу, если человек в безумии своем создаст условия своего угасания. Природа в сущности своей создана не только для нашего процветания, она является фундаментом самой нашей жизни.
Мы отравляем землю, воду, фауну, воздух.
Мы отравляем землю, воду, фауну, воздух и следовательно, отравляем самих себя. Уже в 1968 г. в США выбрасывалось в воздух 215 млн? тонн загрязнителей, как считает профессор Коул, количество кислорода, вырабатываемого на территории США в результате фотосинтеза, не покрывало и 60% потребности в нем; "был восстановлен за счет кислорода, приносимого воздушными потоками из Тихого океана.
Однако это жизненно важное производство кислорода в воде все больше и больше подрывается ядами, пестицидами, мазутом которые мы в нее сбрасываем. Загрязнение воды, впрочем, отравляет в ней и ее фауну, которая нас кормит. Концентрация токсинов постепенно, по мере усвоения их организмами, которые их последовательно абсорбируют, ведет к столь высокому содержанию токсинов в этих организмах, что оно вызывает болезни или смерть у конечного их потребителя — человека. Так, в устрицах концентрация ДДТ в 70 000 раз сильнее, чем в окружающей их воде.
Что же будет в конце века, когда, если не изменится экономическая политика, загрязнение воздуха возрастет втрое, а морей — вчетверо?
Если все эти проблемы оставить политике вседозволенности, то их будущее безнадежно. Если «прогресс» делает жизнь сегодня более тяжелой, чем вчера, то необходимо изменить ориентацию прогресса. Развитие — нонсенс, если оно вредит человеку.
