Взгляды Линнея и Бюффона на происхождение видов.
Изложив, таким образом, в схематической форме взгляды Линнея и Бюффона на происхождение видов, Паллас перешел к их критическому разбору. О возможности гибридо-генного появления видов он отозвался следующим образом: «Нечто сомнительное мешает принять нам эту гипотезу: большая трудность произвести гибридов между двумя различными видами и фактически доказанная невозможность сохранить эти гибриды как определенные виды или пароды, будет ли причиной этого их абсолютное или относительное бесплодие (leur infecondite absolue ou relative), или их регрессивное вырождение (la degeneration regressive), от чего и зависит их исчезновение». В подтверждение Паллас ссылается на опыты Кёльрейтера по гибридизации растений, описанные последним в трудах Петербургской Академии Наук. [1]
В другом месте Паллас излагает свой взгляд подробнее: «Чистые и истинные виды, — пишет он, — которые суть результаты творческого акта (qui sont l'oeuvre de creation), никогда не смешиваются в естественном состоянии: инстинкт, взаимное отвращение удаляют их друг от друга. Если, как редкая случайность, особи различных видов и полов, однако достаточно сходные между собой, и произведут скрещивание (они могут находиться в изолированном положении благодаря какой-либо причине), то их потомство либо будет бесплодно и не даст впоследствии промежуточных форм, либо, при скрещивании с исходными формами, скоро вернется в первом или во втором поклонении к первоначальной форме того либо другого вида.
Поэтому появление новых видов (la production des nouvelles especes) путем произвольного смешения животных должно быть очень маловероятно (tres peu probable), и комбинации, полученные путем скрещивания различных видов в диком состоянии, должны быть весьма редки во все эпохи земного шара. Среди насекомых у которых скрещивание наблюдалось между многими видами, а также среди рыб, у которых оплодотворение выметанной икры происходит вне тела матери, почему возможны, казалось бы, частые скрещивания между различными видами, гибриды тоже редки, как и вариации и уродства».
Не менее решительно высказался Паллас и против возможности возникновения новых видов путем изменения внешних условий, как это допускал Бюффон.
Паллас ошибочно считал, что влияние внешней среды, в какой бы форме оно ни выражалось, не может перестроить наследственную природу организмов и закрепиться в потомстве. Изменения, возникающие таким путем, не стойки и легко исчезают. «Со всеми разумными уступками, — пишет Паллас, — допуская влияние климата, пищи и многочисленные случайности, связанные с большой численностью индивидуумов и их потомства у видов наиболее плодовитых [три причины, на которых Бюффон принципиально настаивает], - все же эти влияния, как бы долго они ни продолжались, никогда не могли бы изменить нацело формы, пропорции и самую внутреннюю структуру животных, [2] с той точки зрения, какую поддерживает эта гипотеза.
Мы видим на примере домашних животных, которых человек перемещает в совершенно иной климат, что влияние климата сказывается всего более на волосяном покрове и на окраске животных; пища, как мы подробно укажем дальше, может изменить только размеры и пропорции рогов и прибавить к форме животного несколько жировых депо. Но небольшое число прирожденных признаков часто исчезает под чуждым небом — именно те, которые животное получило за время своего одомашнения.
При рассмотрении видов млекопитающих и птиц виды, более многочисленные по числу индивидуумов и дающие более многочисленное потомство, не обладают количеством аберраций, соответствующим их численности.
Некоторые весьма многочисленные виды не образуют вариаций, тогда как другие, менее многочисленные, часто варьируют. Даже очень близкие виды, почти одинаковые по численности, в одном случае дают изменения, в другом в разных условиях сохраняют одинаковые признаки. Байбак и суслик — вот два примера, относящиеся сюда, тем более, что, по Бюффону, растительная пища должна влиять сильнее, чем пища животная; благодаря этому хищники менее подвержены изменчивости, чем байбак, который питается только растительной пищей и никогда не касается животной, но остается тем же самым от Польши и до Лены. Суслик, который является также и плотоядным животным, подобно крысе, под теми же широтами и при одинаковых условиях очень изменчив в размерах, окраске и пропорциях тела».
«Еще древние, — продолжает Паллас, - хотели объяснить переселение видов одной из тех грандиозных катастроф, которые происходили на земном шаре и которые Бюффон выставляет в качестве причины изменчивости видов животных. При этом выдвигается только влияние климатических условий на животное, условий весьма важных; однако эта причина недействительна: невозможно никак понять, почему такие виды, которые распространены в обоих полушариях и простираются от арктической зоны до тропиков, не дают вариаций и не изменяются беспрерывно».
«Порабощение, практикуемое человеком по отношению к домашним животным, - продолжает Паллас, — никогда еще не оказало влияния на какой-либо дикий вид. Состояние порабощения и сопровождающие обстоятельства, без сомнения, являются более действительной причиной изменчивости у домашних рас, чем все то, что дикие животные могут испытать в природе при перемещении их в условия, наименее благоприятные для них. Тем не менее, человек не мог изменить ни одного животного, им порабощенного, если говорить об образовании определенного, вполне константного вида или расы.
Данный вид домашнего животного, прирученный в определенных климатических условиях, ни в малой степени не испытывает превращения в различных климатах, где он постоянно должен жить и действовать. Лошадь и осел — дикий и домашний — мало изменчивы при перемене климата. Двугорбый азиатский верблюд и африканский дромадер всюду, где они могут жить, имеют ту же самую форму, надо полагать, мало отличимую от формы животного в диком состоянии».
Эти и подобные ошибочные высказывания Палласа крайне характерны как первая по времени критика идеи эволюции.
Мы видим, что Паллас не прибегает здесь к авторитету библии, как сделал Галлер в своем споре с Вольфом, но пользуется научными доводами. Паллас выдвинул некоторые аргументы, которые впоследствии, в XIX в., считались очень, вескими среди антидарвинистов. Так, например, после выхода книги Дарвина о происхождении видов Флимминг Дженкинс в 1867 г. возразил ему, что возникающие в природе измененные формы не могут сохраниться и дать начало новым видам, потому что они постепенно исчезнут вследствие скрещивания с неизменившимися формами, которые находятся в огромном большинстве. Этот довод о поглощающем влиянии скрещивания был неоднократно повторен и другими противниками Дарвина. По свидетельству К. А. Тимирязева, сам Дарвин признавал довод Дженкинса опасным для своей теории и тщательно подбирал возражения против него.
Кроме изложенных выше доводов против возможности исторического развития организмов Паллас привел в своем «Мемуаре» и несколько других, которые в позлнейшую эпоху, после появления труда Дарвина, также фигурировали в качестве ходовых аргументов реакционно настроенных биологов против превращения видов.
Так, например, Паллас, указывает на отсутствие ископаемых остатков животных, которые можно было бы признать за формы, переходные, между видами: «Раковины и. ископаемые кости животных, — пишет Паллас, — которые залегают в пластах, образованных в раннем возрасте живой природы на земном шаре,, показывают те же формы, какие находят еще и в настоящее время, и те же самые виды, которые еще можно добыть в живом виде». Этот аргумент повторялся противниками Дарвина даже в XIX веке, через сто лет после Палласа, хотя геологическая летопись была тогда несравненно полнее, чем в 1780 г..
От Палласа же ведет свое происхождение и еще один ходовой довод антидарвинистов — о том, что, несмотря на давность культивирования растений и животных, человеку не удалось создать новых видов: «Прошло более века с тех пор, как стали содержать растения и животных путем особого ухода, однако не возникло ни одного нового вида, вполне устойчивого и хорошо обособленного».
Суммируя всю аргументацию Палласа против превращения видов, мы получаем следующую серию доводов:
- трудность межвидовых скрещиваний и бесплодие гибридов;
- нестойкость модификаций, возникающих под влиянием климатических условий и пр.;
- поглощение появляющихся изменений при скрещивании с исходными формами;
- отсутствие ископаемых остатков, указывающих на трансмутацию;
- невозможность вывести новые виды путем особого ухода со стороны человека.
Конечно, эта аргументация с современной точки зрения не выдерживает никакой критики. В победоносном шествии эволюционной идеи все эти возражения, недоумения и сомнения давным-давно разъяснены и опровергнуты. Но с исторической точки зрения эти соображения любопытны в том отношении, что Паллас как бы предвидел те трудности, с которыми придется встретиться эволюционной идее.
Вывод, который делает Паллас из своих ошибочных рассуждений по указанным вопросам, следующий.
«Если природа поставила препятствия для скрещивания диких видов посредством непреодолимого инстинкта, посредством бесплодия гибридов и их слабости и несовершенства и, наконец, путем расселения видов по различным пределам земного шара, если основные виды не смешиваются между собой или, по крайней мере, не дают устойчивых помесей, в таком случае надо отказаться от мысли о происхождении видов путем их изменений и следует принять для всех тех видов, которые нам известны как обособленные и устойчивые, один способ появления и одно и то же время появления».
[1] Novi Commentarii, t. XX, страница 56.
[2] В примечании Паллас в качестве примера приводит утверждение Бюффона, что пекари происходит от одной из рас свиней, изменившихся в условиях американского климата. Паллас не согласен, с этим и иронически спрашивает, почему бы в таком случае не признать орангутана выродившимся человеком, как некогда утверждал лорд Monboddo.
