Работа Афанасии Каверзневой, посвященной вопросу о перерождении животных.
Каверзнев начинает с обзора тех факторов, которыми, по его мнению, определяются изменения. Основным фактором является для него непосредственное влияние среды на организмы. Вот что он пишет по этому поводу:
«Известно, что наша земля имеет столько климатов, сколько областей, столько погод, сколько местностей. Каждая область имеет свои особые продукты и, по большей части, особые свойства почвы. Все части земного шара имеют своих животных, которые всегда находятся в связи со свойствами земной поверхности, производящей пищевые средства».
«Существуют три причины изменчивости животных: две естественные, а именно — температура, зависящая от климата, и характер пищи, а третья возникает непосредственно от гнета порабощения. Действия, которые производит каждая из этих трех причин, заслуживают особого рассмотрения (Es ist bekannt, dass unser Erdboden so vlel Klimata, als Gegenden, so viel Witterungen als Oerter hat. Jede Gegend hat ihre besondere Producte, auch meistens besondere Eigenschaf- ten des Erdbodens. Alle Theile der Erde haben ihre Thiere, welche allemahl mit den Eigenschaiten des Erdbodens, der die Nahrungsmittel hervorbringt, im Verhaltniss stehen; und nach- dem einige derselben durch Hauptumstflrze des Erdkreises, oder auch durch die Gewalt der Menschen sind gendthiget worden, ihr urspriingliches Land zu verlassen, so hat ihre Natur so grosse und tiefe Veranderungen erlitten, dass sie dem ersten Blicke nicht mehr kenntlich ist.
Es giebt drey Ursachen der Veranderungen der Thiere, zwey naturliche, nemlich die Temperatur des Klima, und die Beschaffenheit der Nahrung, und die dritte kommt unmittelbar von dem Uebel der Sklaverey. Die Wirkungen, welche eine jeg- liche von diesen dreyen Ursachen thut, verdlenen in besondere Erwagung gezogen zu werden)».
Таким образом, основными причинами, вызывающими изменения, являются, по мнению Каверзнева, климатические факторы, связанные с переменой температуры и пищи. Влияние приручения животных, как видно из дальнейших примеров, зависит в основном от тех же причин. В других местах своей работы Каверзнев присоединяет сюда еще влияние воздуха (страница 14 — 16) и рельефа местности.
Организм рассматривается при этом как нечто пассивное, изменяющееся под прямым воздействием среды. Об активном приспособлении к среде через употребление или неупотребление органов Каверзнев нигде не упоминает.
Из отдельных факторов среды Каверзнев наибольшее значение придает воздействию пищи. По его представлению, пища влияет на организмы химически, непосредственно наделяя их свойствами почвы, на которой она образовалась. Вот почему растительная пища воздействует на животных сильнее, чем животная, так как первая по своему составу дальше отстоит от организма животных и для своего усвоения требует большего приспособления: «Влияние пищи, — пишет, например, Каверзнев, — всегда сильнее и производит большее действие на тех животных, которые кормятся травами и различными плодами, чем на тех, которые питаются только мясом, которое сами добывают, или той пищей, которую они получают из рук человека. Ибо мясо и обработанная пища по своему составу таковы, что они уже сходны с природой животных, которые употребляют их в качестве своей пищи. Напротив того, растения и их плоды содержат в себе все свойства почвы, поскольку они остаются сырыми и необработанными. (Der Einflus der Nahrung allemal starker und von grosserer Wirkung in denjenigen Thieren ist, welche von Krau- ter-n und allerhand Friichten leben, als in denjenigen, welche nur vom Fleische, das sie rauben, oder von den Speiseji, die ihnen die Menschen geben, sich nahren. Denn das Fleisch und die zubereiteten Sachen sind so beschaffen, das sie der Na.tur der Thiere, die solche lu ihrer Nahrung brauchen, schon ahnlich sind. Hingegen die Pflanzen und ihre Fruchte enthalten in sich alle Eigenschaften des Erdbodens, weil sie roh und nicht zube- r.eitet sind)».
Таким образом, мы встречаем у Каверзнева в элементарной форме мысль, что питание играло и играет большую роль в видообразовании. Это — идея, вполне созвучная нашей современной биологической науке. Известно, например, что И. В. Мичурин придавал огромное значение питанию при воспитании сеянцев. Он считал, что «воспитание всходов в особом составе почвы» изменяет их наследственные свойства. Развивая эти положения, Т. Д. Лысенко придал им широкое обобщенное значение: «Меняя обмен веществ, — пишет он в своей «Агробиологии» (1948, страница 426), — можно менять не только тело организма, но и свойства его наследственности».
Температурные влияния, связанные с переменой климата, Каверзнев ставит, по-видимому, на второе место среди факторов изменчивости животных. По его представлению, температура оказывает влияние, главным образом, на внешние покровы животных. В качестве примера приводятся собаки жарких стран, лишенные шерсти, и северные собаки, покрытые густым теплым мехом (страница 17). Точно так же объясняется разнообразие волосяного покрова у европейских и азиатских быков (страница 22).
Отмечает Каверзнев и влияние рельефа. Наиболее показательные факты такого влияния можно было бы почерпнуть на примерах из растительного царства.
Но ботаникой Каверзнев мало занимался, и относящийся сюда фактический материал остался ему неизвестным. Поэтому он опирается главным образом, на Бюффона, цитируя то известное место, где французский натуралист отмечает различия в строении тела и характере горцев и жителей равнин.
Важным фактором изменчивости животных Каверзнев считает одомашнение. Он отмечает разнообразие пород домашних животных по форме и размерам тела, густоте волосяного покрова и т. д. По его взгляду, изменчивость прирученных животных объясняется переменой пищи и всей вообще внешней обстановки жизни животного, т. е. сводится к влиянию среды. Вопрос о причинах появления у многих домашних животных разнообразия окрасок нельзя было объяснить с этой точки зрения, и автор оставляет его открытым, хотя и отмечает это явление как «весьма замечательное (was das merkwiirdigste ist)».
Припомним, что Дарвин, говоря об изменчивости в прирученном состоянии, выдвигает несколько факторов, вызывающих это явление: «Известная доля явления, — пишет он, — может быть приписана определенному воздействию жизненных условий». [1] Или в другом месте: «Изменяемые жизненные условия крайне важны, так как вызывают изменчивость, влияя на организацию или непосредственно, или косвенно через воспроизводительную систему». [2] Впоследствии Дарвин придавал еще больше значения прямому воздействию среды, указывая, что он первоначально недооценил его. [3]
Но Дарвин выдвинул еще два других фактора видообразования: гибридизацию и действие отбора, причем последнему приписал, как известно, важнейшую роль. Каверзнев о влиянии отбора ничего не пишет, во всяком случае я не нашел в его диссертации никаких указаний на этот фактор. Что касается гибридизации, то хотя Каверзнев и упоминает о ней (когда речь идет о возникновении пород домашней собаки), но, по-видимому, он не придавал гибридизации значения по сравнению с прямым влиянием внешней среды.
При выборе форм, на которых Каверзнев хотел проследить явление изменчивости, он ограничил свою задачу домашними животными.
Лишь в этой области он мог привести достаточно убедительные примеры. В его время изменчивость животных в естественном состоянии была еще мало прослежена, а соответственные факты из области ботаники остались вне поля зрения русского автора. Характерно, что и сам Дарвин даже 80 лет спустя начал свой труд с главы об изменении в прирученном состоянии, где базировался преимущественно на материале зоологии (известный пример с голубями и т. п.).
Из домашних животных Каверзнев более подробно рассматривает собак, быков и баранов. Изложение ведется по одной схеме: автор отмечает разнообразие существующих пород и подчеркивает резкие различия между ними: «Встречаются породы собак, — пишет он,—которые, так сказать, сами на себя не похожи (so zu sagen, sich selbst nicht ahnlich)».
«Кто бы мог подумать, — восклицает автор, говоря о происхождении домашней овцы, — что большой дикий муфлон является предком всех наших овец. Как отличаются последние от первого в отношении телесного сложения, волосяного покрова, проворства и т. д. Но, несмотря на то, что наши овцы так далеко отстоят от природы муфлона, он спаривается с ними и производит плодовитое потомство. Если сравнить домашних овец из различных местностей, то найдутся между ними такие, которые не имеют никакого сходства между собой. Даже в одной и той же стране встречаются различные овцы в отношении их сложения, покрова, величины, что известно каждому, несколько знакомому с естественной историей и [сельским] хозяйством».
«Если сравнить между собою быков, — пишет автор в другом месте, — то можно найти между ними большие различия, так что в иных случаях между ними нельзя усмотреть никакого явного сходства. У одних имеются рога, другие — безроги, как, например, в Исландии; одни имеют ровную спину, другие несут на плечах большой горб, как в некоторых северных краях, а также в Азии, Африке и Америке. Только европейские [быки] лишены горбов. У многих имеются длинные или короткие, мягкие или жесткие волосы».
Вслед за подобными характеристиками автор неизменно указывает, что такие различные животные, которых легко можно было бы принять за разные виды, являются на деле членами одного и того же вида и связаны общим происхождением, что и доказывается их способностью давать при скрещивании между собой плодовитое потомство.
Словом, мы имеем здесь такой же, примерно, ход мысли, как у Дарвина при описании голубиных пород, когда Дарвин, отмечая их удивительное разнообразие, убедительно доказывает, что все эти птицы, которых любой орнитолог, если бы ему сказали, что они найдены в диком состоянии, признал бы за вполне отграниченные виды, произошли, тем не менее, от одного , вида — дикого Columba livia.
Если мы вернемся теперь к началу диссертации Каверзнева, где он ставит кардинальный вопрос о том, остаются ли виды постоянными и неизменными, «какими они были при сотворении», и предлагает решить этот вопрос в зависимости от фактов, подтверждающих или отрицающих изменчивость у животных, то становится совершенно ясно, что вся вторая половина книжки есть не что иное, как пространный аргумент против креационистской теории, и в этом заключается основной смысл сочинения Каверзнева.
Характерно, что автор не делает в конце своего сочинения обобщающих выводов, а как бы обрывает его.
Он предлагает их, как это видно из нескольких строк вступления (страница 11), «на размышление благосклонного читателя (das weitere Nachdenken iiberlasse ich dem geneigten Leser)». В этой фразе, как и во всем изложении, чувствуется стремление молодого ученого соблюсти возможную осторожность в выводах и несколько зашифровать свою позицию. При изложении наиболее смелых мыслей он придает им как бы некоторый условный смысл и строит фразы в сослагательном наклонении (man konnte fest setzen, dass и т. д.).
Это очень напоминает манеру изложения Ламарка, когда последний касался сакраментального вопроса о происхождении человека: «Если бы человек отличался от животных только своей организацией,—пишет Ламарк,[4] — нетрудно было бы доказать...», и т. д. И в этом же условном стиле Ламарк доказывает, что человек произошел от одной из высших пород четвероруких, «если бы его происхождение не было другим».
Дело в том, что позиция Каверзнева была в его время далеко не безопасной. Припомним, что в описываемую эпоху самому Бюффону — титулованному богатому аристократу, европейски знаменитому ученому, пришлось после выхода в свет «Epoques dela Nature»[5] оправдываться перед Сорбонной по обвинению в расхождении со священным писанием, а его книгу постановлено было уничтожить. Для Каспара Вольфа упорное несогласие с официальной наукой послужило причиной эмиграции из Германии в Россию, и он был вынужден оставить свои идеи в черновых рукописных набросках. Кильмейер даже в XIX в. не решился опубликовать своих лекций, построенных, на идее исторического развития животного мира, и сделал это лишь под конец своей деятельности, скрыв свое имя. Каково же было положение начинающего русского ученого, который печатал свою диссертацию даже без ведома своего «начальства» и должен был вернуться обратно в Россию?
Таким образом, Каверзневу, как сказано, приходилось соблюдать большую осторожность в изложении своих мыслей. Это отразилось и на самом плане его сочинения. На первых страницах своей диссертации, где поставлен вопрос о том, остаются ли виды постоянными, он дал на этот вопрос не один, но два ответа,—первый в духе ортодоксальной, теории неизменности вида, второй — в духе эволюционизма. Он начинает свою работу с утверждений, которые сделали бьь честь любому правоверному последователю Линнея: «Существует основание верить, что виды животных, какими ми их видим в настоящее время, таковыми же вышли уже из рук создателя... С тех пор как стали изучать природу, начиная с Аристотеля и до наших дней никто не наблюдал появления каких бы то ни было новых пород... Это именно и обнаруживает повседневный опыт» и т. п. Словом, автор дает изложение тех ходовых аргументов за постоянство видов, какими оперировала тогда официальная наука. Каверзнев приводит эти доводы с видимой объективностью,. не высказывая своего к ним отношения.
Можно подумать, что и он сам разделяет эти мнения. Но двумя страницами ниже находим второй ответ на поставленный вопрос, который начисто снимает первый: «Тщательно изучив и приметив части тела всех животных и сравнив их друг с другом, надо будет само-собой признать, что все животные происходят от одного ствола... Природа произвела от одного существа с течением» времени организованные существа всевозможных видов...». Словом, излагается теория исторического развития органического мира, противоположная установкам креационизма.
Спрашивается, какого же мнения придерживался сам автор?
Он скромно отступает на задний план и передает ответ «на размышление благосклонного читателя». Таким образом в глазах недальновидного читателя автор засвидетельствовал свою полную объективность. Но само собой разумеется, что эта объективность лишь видимая, потому что все дальнейшее, т. е. основное содержание книги, заключается именно в подборе многочисленных доказательств изменяемости видов под влиянием условий существования, причем, по словам автора, некоторые виды становятся «сами на себя непохожими».
Таков «оборонительный» прием, который применил Каверзнев в своей диссертации. Подобная самозащита от преследований со стороны ортодоксии хорошо известна всем историкам естествознания, которые изучали труды старинных натуралистов, так или иначе выступавших против традиционных мнений, освященных обычаем или церковной догмой. Каверзнев применил эту тактику не без успеха и, вероятно, ввел в заблуждение некоторых своих современников, которые приняли за чистую монету его вступительные фразы. Для той же цели мог служить и двусмысленный эпиграф на титуле книжки.
Оценивая тот фактический материал, которым пользовался Каверзнев, нетрудно убедиться, что он не является плодом собственной исследовательской работы автора. Каверзнев заимствовал его из разных книжных источников того времени, главным образом у Бюффона. Беспристрастный исследователь прибавит, что в работе Каверзнева много незрелого, едва намеченного, что это не прочно обоснованный научный труд, а скорее научная догадка. Все это совершенно правильно. Но Каверзнев сделал из этого материала такие выводы, которые разделялись в то время лишь немногими. Перед нами вполне убежденный биолог-эволюционист, отрицающий библейскую версию происхождения органического мира, от влияния которой не могли освободиться многие выдающиеся умы. Он не только овладел фактическим материалом науки, но и с удивительной самостоятельностью разобрался в существовавших тогда воззрениях и формулировал свою собственную точку зрения, восстав против величайших ученых авторитетов своего времени.
[1] Ч. Дарвин. Происхождение видов. Огиз, 1937, страница 138.
[2] Там же, страница 137.
[3] Смотрите письмо к Морицу Вагнеру (1876).
[4] Философия зоологии, т. I, 1933, М,—Л., страница 272, 279.
[5] Histoire naturelle, Supplement, V, Paris, 1778.
